Главная » ЦДКА — «Динамо» (Москва). 24 сентября 1948 г.

ЦДКА — «Динамо» (Москва). 24 сентября 1948 г.

ЦДКА — «Динамо» (Москва). 24 сентября 1948 Cг.

Благословенные времена, о которых до сих пор вздыхают на трибунах московских стадионов. Никаких иных сомнений, кроме «ЦДКА или «Динамо»!» Все остальные клубы, и даже «Торпедо», «Спартак», тбилисское и киевское «Динамо», служили им фоном. Оба лидера послевоенной поры признавали атакующий футбол, хота, как мне помнится, в то время этот термин не был а ходу, подразумевалось, что только так и полагается играть. В том сезоне в 26 метках динамовцы забили 85 голов, а армейцы — 82. Больше чем по три гола в одном матче. Третий призер — «Спартак» —- забил только 64. Этого «только» в наши дни хватило бы, чтобы объявить команду невиданно результативной.

Тогда весь чемпионат четырнадцати команд умещался в лучшее время, со 2 мая по 24 сентября. Это о тех временах рассказывают, что народ валом валил на футбол, стадионы трещали по швам, ночами стояли очереди у билетных касс, верно, что динамовский стадион бывал заполнен до отказа, верно, что о «лишнем билетике» иной раз страшновато было объявить во всеуслышание, тебя могли смять. Но все-таки и тогда было предостаточно матчей, разыгрываемых при полупустых трибунах. Турнирная конъюнктура извечно управляет потоком болельщиков, в ее ведении все приливы и отливы. Иллюзия диковинной посещаемости создавалась еще и с легкой руки репортеров, для красного словца сообщавших, что вчера на «Динамо» присутствовало то 80, то 90, а то и 100 тысяч зрителей, хотя, как сейчас всем известно, стадион этот вмещает 35 тысяч. Но что верно, там »то то, что на матчах ЦДКА — «Динамо» народу было битком. Как бы хорошо было смотреть матч онлайн бесплатно

В тот раз ЦДКА имел 39 очков, «Динамо» — 40. Волею календаря их встреча оказалась последней. Человек, составлявший календарь, лихо закрутил сценарий. Москва была взволнована и вечер посвятила футболу.

Много лет спустя я смотрел кинохронику об зтом матче. Дожидаясь начала, замер в предвкушении, а когда кончилось, был не просто разочарован, а оскорблен в лучших чувствах. Кадры деловито, последовательно воспроизводили комбинации и рывки, удары и падения, все то, что было забыто, но отсутствовало то, что запомнилось навсегда. На поле была драма, а хроника гнала зли-зоды, которые могли быть и а любом другом матче…
…Я сидел, как всегда а те годы, на «Востоке». Трибуна дешевых билетов, откуда бросали а небо белых голубей, отмечая голы. Ее завсегдатаи гордились своей независимостью, затевали громовое скандирование, чуть только что-нибудь было не так. и у других покладистых трибун имели репутацию отпетых ^и буйных. Тогда мне безотчетно нравилось там сидеть, а сейчас я думаю, что люди на «Востоке» душой, нутром чувствовали игру и малейшая несправедливость коробила их и воспламеняла. Ушел в прошлое динамовский «Восток», сейчас трибуны выровнялись.
Хотя прошло много лет, ясно помню, что день был прохладный, сеял мелкий дождь. Судил зстонец Саар, которому я |и не один я] охотно доверял. Нравились его крупная внушительная фигура, резкие жесты, упрямство, смелость. Этот человек не казался способным к дипломатии, к уклончивым опасливым решениям.
Матч сложился увлекательно. Сразу же Бобров забил гол, и тем самым чемпионом стал ЦДКА. Стадион еще переживал зту новость, когда Бесков послал ответный мяч. Теперь чемпион — «Динамо». Тогда электрических табло еще не изобрели, цифры счета переворачивали вручную в круглых бойницах на башнях ■Востока». Удар Николаева, мы оборачиваемся, чтобы увидеть, как выглядывает двойка. Опять чемпион — ЦДКА.
В начале второго тайма — трагедийная ситуация. Слева навесил Савдунин. и центральный защитник армейцев Кочетков, не имея терпения дождаться выбежавшего Никанорова, нелепо срезает мяч в угол своих ворот. Чемпион — «Динамо».
Стадион затих. Слишком уж проста и слишком тяжка ошибка. Пусть а футболе все бывает и все считается, но я таком матче такая оплошность иеяыиосима. Даже динамовским болельщикам неловко открыто выражать радость, она отдавала бы злорадством.
Гонг: пять минут до конца. Мы на трибунах знапи, что звук гонге будет сигналом и к последней атаке, и к тому, что выигрывающим осталось вытерпеть, продержаться совсем немного, а если матч складывался неинтересно, по звуку гонга можно было двигаться к выходу.
Кочетков (обратите внимание!) кинулся вперед, отдал мяч на рывок В. Соловьеву. Сильный удар, мяч отражен штангой, возле ворот «Динамо» свалка, , стадион на ногах, н тут Бобров… Один он с его ловкостью, с его счастьем был способен рвануться туда, куда отскочил мяч, и дослать его в ворога. Чемпион — ЦДКА. Теперь уже окончательно.

Так вот — Кочетков. Забив мяч я свои ворота, он весь оказался ао власти одного всепоглощающего стремления — сделать все, чтобы ответный гол был забит. Его тянуло к чужим воротам, он не видел для себя иного выхода из ужасного нестерпимого положения, кроме как в том, чтобы самому забить а динамовские ворота или по меньшей мере подтолкнуть товарищей, заставить их это сделать.

Кочетков был игрок страстный. Его предшественник в роли центра защиты Лясковский, как и его преемники Башашкии и Шестерная — люди высокие, сильные, сама внешность которых внушала доверие, а он, Иван Кочетков, был приземист, не возвышался и не выделялся. Но он, этот смуглый, широкоскулый, толстогубый, с азиатским разрезом глаз человек, горел отвагой, был бесстрашен, быстр и расторопен. Кто-то другой на его месте, может быть, и сумел бы не показать вида, а Кочеткову это было невмоготу, он не был создан для хорошей мины при плохой игре. На него свалилось несчастье, время как-то особенно быстро бежало, еще немного, н все кончится, и он останется наедине со своим неизбывным горем. Останется на годы, навсегда, потому что такое не забывается. Люди забудут, а он никогда.

Стадион во все глаза смотрел на безмолвную драму н понимал человека, метавшегося, рвавшегося на части, чтобы сделать и то, что велели обязанности, и то, что он один считал себя обязанным сделать. И нельзя было его не пожалеть, нельзя было не восхититься его порывом. Когда же в конце концов именно он послал мяч Соловьеву, как бы доверив ему тот удар, который избавит его от страдания, и удар был нанесен, а потом Бобров забил гол, развязка показалась мне по-челоаеческн справедливой. В ней выразилось биение души, а футбол душу эту понял, простил и сотворил чудо.
Я был тогда далек от футбольного мира, и лишь чтение «Советского спорта» позволяло мне сверять свои впечатления с мнением сведущих людей. На следующее утро я прочитал: «Кочетков хватается за голову, и все его дальнейшие действия продиктованы отчаянием. Он пытается во что бы то ни стало загладить свой промах и делает еще одну непростительную ошибку. Он уходит далеко вперед и чуть ли не сам пытается забить гол. Отчаяние — плохой сояет-чик. Динамовцы могли этим воспользоваться, тем более что ошибка Кочеткова на некоторое время расхолодила н команду ЦДКА…».
Под отчетом стояли три подписи: заслуженные мастера спорта А. Дангулов, П. Исаков и А. Вит. Позднее у других авторов я натыкался на рассудительно-укоризненные разборы двойной ошибки Кочеткова. Она на какое-то время сделалась дежурным примером того, как рискованно терять голову и нарушать тактические заповеди, что бы ни случилось.

Вроде бы теперь, когда в памяти десятки примеров того, как строго караются отступления от тактической дисциплины. полагалось бы принять стовоиу людей, писавших тот отчет в «Советском спорте». Да, я понимаю, что они тогда смотрели на матч иначе, чем я, глазами спокойными, и четко зафиксировали нарушение режима в игре ЦДКА. Они обязаны были это сделать. Но до сих пор считаю, что тот случай был исключительным, из ряда вон выходящим, а оценен был мерками привычными, служебными. А он в них не умещался.

Для меня так и осталась без ответа фраза: «Динамовцы могли этим воспользоваться…» Почему же не воспользовались!
Впрочем, я вовсе не намерен спорить, это тем более неуместно, что всех трех авторов газетного отчета нет я живых, а память о них для меня дорога.
Дело, мне кажется, тут а том, что футбол допускает различные истолкования того или иного происшествия. У игры есть свои ноты, фальшь полагается замечать, за нее надо ругать, на ней надо учить молодых. Поводов для подобных нравоучений сколько угодно в каждом календарном матче. Но выпадают события, когда перестают действовать вдоль и поперек изученные закономерности и риск предстает перед нами как благородное дело. Так было в финале Кубка 1954 года, играли тогда те же «Динамо» и ЦСКА, весь второй тайм в воротах «Динамо» стоял вместо удаленного с поля Яшина полузащитник Байков, и армейцы не забили ему, и стадион, помню, болел за Байкова, попав под впасть редкостного происшествия. Правда, армейцев тогда, как и динамовцев в первом случае, счет уже устраивал. Как бы то ни было, Байков выглядел в тот день творившим чудеса.

До сих пор продолжаю считать, что Кочетков своей дерзостью, своим отклонением от нормы смутил, обескуражил динамовцев. Скорее всего, из поведения Кочеткова нельзя делать положительного примера, но так же несправедливо и помещать его в учебники в качестве элементарной ошибки.
В этом давнем матче заключена вовсе не одна прописная дисциплинарная мораль, как это пытались представить. В нем — необычайность поворотов, тех поворотов, которые врезаются в память, творят легенды.

Не происходит ли нечто подобное с шахматными партиями! Комментирующий, спокойненько разобрав варианты, припомнив, когда и кто в таком-то положении сделал тот или иной ход. обычно выглядит более проницательным и умудренным, чем игравшие. Он рассматривает партию по всей строгости расчетов и теории. Играющие же делают и свои лучшие и свои роковые ходы, имея в виду, кроме всего прочего, личность противника, память о своих предшествующих партиях с ним, его и свое турнирное положение, стрелку на часах, интуитивное ощущение, что именно сейчас можно рискнуть, потемнить, н многое другое. Комментирующий поэтому бывает всегда столь же прав, сколько и неправ.

Одно мне не ясно: как бы я написал о том матче, будь он сыгран в «мое время»? Неужто тоже увидел бы в метущемся. яростном, дерзком Кочеткове нарушителя тактических заповедей! А может быть, просто восприятие в верхних рядах боковой круглой трибуны непосредственнее и человечнее, чем в служебной ложе? Вот сколько вопросительных знаков. Впрочем, эта интонация к лицу игре…